Актуальные проблемы предыстории ВОВ

Актуальные проблемы предыстории ВОВ

Особенно актуальными в последнее десятилетие стали проблемы, связанные с предысторией Великой Отечественной войны. Это вызвано прежде всего тем, что в советской историографии относительно периода 1939-1941 гг. существовало значительное число так называемых белых пятен. В последние годы в изучении событий кануна Великой Отечественной войны произошли значительные изменения.

Главным позитивным изменением последних лет стало создание предпосылок для дальнейшего углубления наших знаний о войне на основе привлечения ранее недоступных архивных документов, появление возможности критического осмысления достигнутого советской исторической наукой, отказа от наслоений конъюнктурного характера.

Особое внимание ученых привлекли проблемы, либо мало изучавшиеся, либо вообще ранее не рассматривавшиеся исследователями. Можно согласиться с утверждениями многих современных ученых, считающих, что с конца 80-х годов в отечественной историографии Великой Отечественной войны начался новый этап, который характеризуется введением в научный оборот значительной части засекреченных ранее документов. Если до конца 80-х годов значительное число архивных фондов было засекречено, то сегодня в распоряжении историков оказались недоступные ранее материалы по истории Второй мировой и Великой Отечественной войн Именно начавшийся процесс открытия недоступных ранее архивных фондов следует считать главным следствием уничтожения контроля партийного аппарата над исторической наукой. Как следствие, произошло оживление творческой мысли историков, появилось множество публикаций дискуссионного характера. В течение десятилетий историков интересовали и интересуют проблемы: можно ли было предотвратить нападение Германии на СССР? Существовали ли альтернативы тем политическим и военным решениям, которые принимались советским руководством накануне войны? В чем причины тяжелых поражений Красной Армии в начале войны? Можно ли было избежать этих поражений, или, по крайней мере, уменьшить размеры их трагических последствий? Эти и другие вопросы и сегодня волнуют не только специалистов-историков, но и далеких от науки людей.

Задачей данной работы является: 1) проанализировать наиболее заметные публикации последнего десятилетия, в которых отразились современные представления историков о событиях, непосредственно предшествовавших началу Великой Отечественной войны; 2) выделить наиболее характерные позиции исследователей в оценках и истолковании тех или иных событий и документов рассматриваемого периода.

Знакомство с новейшей литературой, посвященной предыстории Великой Отечественной войны дает возможность выделить несколько важнейших проблем, интерес исследователей к которым не только не ослабевает, но по мере введения в научный оборот ранее неизвестных документов постоянно растет.

Ключевой проблемой 1939-1941 гг., без сомнения, остаются отношения Германии и СССР. Продолжаются споры среди исследователей относительно вопроса о движущих силах советско-германского сближения, целях, которые ставило советское руководство, идя на подписание пакта о ненападении с Германией, характере двусторонних отношений после его заключения. По-разному оцениваются также содержание и ход англо-франко-советских переговоров, их место во внешнеполитической стратегии данных государств. Кроме того, значительный интерес вызывают проблемы, связанные с предысторией, ходом и результатами советско-финской войны 1939-1940 гг.; событиями в странах Прибалтики летом 1940 г. и их включением в состав Советского Союза; дипломатическим противоборством СССР и Германии на Балканах и др. При рассмотрении политики Советского Союза наибольший интерес исследователей связан с вопросом установления общих намерений И.В.Сталина и его соратников в этот период, оценки ими международной ситуации, обоснованности принимавшихся в этот период решений как в области внешней, так и внутренней политики. В настоящее время ушло в прошлое монолитное единство отечественных историков, основанное на обязательности принципиальных установок по важнейшим проблемам военной истории. С конца 80-х годов начинается стремительное сближение советской и западной историографии в части оценок большевизма, 'сталинизма' и фашизма. На русский язык переводятся получившие известность на Западе работы С.Коэна 'Бухарин', Р.Такера 'Сталин. Путь к власти', А.Буллока 'Гитлер и Сталин: жизнь и власть' (1), и другие. В последние годы предпринимаются попытки сформулировать и внушить общественному сознанию принципиально иной взгляд на отечественную историю, в частности, на предысторию Великой Отечественной войны, нежели тот, который выработала советская историческая наука.

Историки солидарны в том, что издававшиеся в советское время труды были идеологизированы, в них в той или иной степени искажались и замалчивались многие проблемы истории войны. За это, безусловно, советская историография заслуживает критики, и выработанные ею подходы к освещению ряда вопросов нуждаются в пересмотре. Но должны ли мы сегодня отказаться от основных положений и оценок, утвердившихся в отечественной науке? Некоторые историки отвечают на этот вопрос положительно.

Например, так поступают авторы сборника 'Другая война', вышедшего в 1995 г. под общей редакцией Ю.Н.Афанасьева. Само название сборника говорит о том, что в нем предлагается отличная от традиционной трактовка истории второй мировой войны.

Авторы сборника, в частности, утверждают, что договор о ненападении между СССР и Германией, подписанный в 1939 г. был продиктован не стремлением советского руководства избежать вовлечения в начинающуюся в Европе войну, а, напротив, представлял собой хорошо продуманный шаг с целью создания условий для территориальной экспансии, 'провокацию второй мировой войны'. Советский Союз в 1939-1941 гг. вел агрессивную политику, подготавливая нападение на Германию, и лишь случайное стечение обстоятельств привело к тому, что этого не произошло (2). По мнению Ю.Н.Афанасьева, вызывает сомнение традиционная 'хронология основных периодов и событий Великой Отечественной войны' (3). Также под сомнение поставлен освободительный характер Великой Отечественной войны после того, как боевые действия были перенесены на территорию Восточной Европы.

Утверждается, что Советская Армия принесла народам Европы не освобождение от фашистского ига, а, напротив, еще худшее иго - коммунистическое. Поход Советской Армии был завоевательным, и в результате в странах Европы 'гитлеровский тоталитаризм был заменен сталинским' (4). Завершается сборник утверждением о том, что война была проиграна Советским Союзом (5). Таким образом, можно согласиться с мнением современных ученых, считающих, что сегодня в исторической науке существует несколько конкурирующих направлений, представители которых по-разному, зачастую даже противоположным образом истолковывают и оценивают известные события истории Второй мировой войны (6). Среди отечественных историков нет единой концепции, которая могла бы объединить всех.

Единство научного сообщества историков разрушено. При этом, отмечает член-корреспондент РАН А.О.Чубарьян, появление новых документальных материалов чаще всего не изменяет позиции сторонников различных концепций, которым удается истолковать новые документы в соответствии со своими взглядами (7). Параграф 1. Новые подходы к освещению советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 г. До второй половины 80-х годов отечественные историки занимали единую позицию по принципиальным вопросам советской внешней политики предвоенного периода. Суть ее сводится к следующему: в 30-е годы СССР проводил политику, направленную на создание системы коллективной безопасность с целью обуздания агрессоров - прежде всего фашистской Германии, однако не получил поддержки со стороны правящих кругов Англии, Франции и США. Правительства этих стран стремились за счет уступок 'умиротворить' агрессоров, отвести от себя опасность войны и направить агрессоров на Восток.

Вершиной этой политики стало Мюнхенское соглашение. Англо-франко-советские переговоры 1939 года закончились провалом по вине английской и французской сторон, и Советскому Союзу в сложившейся тогда международной обстановке ничего не оставалось, как пойти на заключение пакта о ненападении с Германией, который 22 июня 1941 г. был вероломно нарушен Гитлером, развязавшим войну против СССР (8). С началом перемен в нашей стране единомыслие советских историков в оценке внешнеполитических шагов руководства СССР накануне Великой Отечественной войны ушло в прошлое.

Первоначально пересмотр коснулся вопроса о наличии секретного протокола к советско-германскому договору от 23 августа 1939 года, существование которого в течение десятилетий отрицалось советской официальной наукой.

Опубликованные в Прибалтике (9) секретные протоколы и другие документы этого периода позволили историкам приступить к обсуждению связанных с ними проблем на страницах газет и журналов.

Большинство историков не считало возможным ставить точку в этом вопросе до тех пор, пока не найдены подлинники этих протоколов в отечественных архивах, и выражали сомнение в подлинности опубликованных документов. В частности, Ф.Н.Ковалев и О.А.Ржешевский писали: 'В советских архивах такие документы не обнаружены. Их оригиналов нет и в западных архивах, нет вообще нигде' (10). Лишь некоторые историки не сомневались в наличии секретных протоколов и их подлинности: Ю.Н.Афанасьев, например, выступая 23 августа 1988 г. на организованной 'Народным фронтом' Эстонии 'встрече идеологического актива', назвал споры по поводу аутентичности опубликованных текстов 'ненаучными'. 'Современное источниковедение вполне способно отличить подлинник от фальшивки,' - заявил он (11). Начавший работу в 1989 году Съезд народных депутатов СССР сделал проблему секретных протоколов предметом специального рассмотрения, создав комиссию под руководством А.Н.Яковлева по политической и правовой оценке советско-германского договора.

Работа комиссии завершилась в декабре 1989 г., после чего наступил определенный перелом в оценках предшествовавших Великой Отечественной войне событий. Были опубликованы в центральной печати неизвестные ранее документы кануна войны, в том числе и обнаруженные в архиве ЦК КПСС подлинники секретных протоколов (12). Часть советских ученых и после этого продолжала отстаивать идею о необходимости заключения пакта 1939 г. и вынужденности этого шага для советской стороны. Так, Ф.М.Ковалев и О.А.Ржешевский настаивали, что 'пакт о ненападении' от 23 августа 1939 года не может не рассматриваться как вынужденная, продиктованная Советскому Союзу конкретно-исторической обстановкой тех дней мера, единственно оставшаяся возможность избежать немедленного вовлечения в войну - на западе и на востоке, причем, как знать, снова против объединенного фронта всех империалистических держав' (13). В то же время целый ряд исследователей коренным образом изменили свои прежние оценки и выводы относительно советско-германского пакта 1939 года, причин, приведших к возникновению Второй мировой и Великой Отечественной войн, присоединения к СССР Прибалтики, Бессарабии, войны с Финляндией и другим вопросам.

Традиционно пакт оценивался следующим образом: признавалось, что, при всех издержках, заключение пакта позволило Советскому Союзу избежать войны в 1939 г. и выиграть время для лучшей подготовке к войне, сорвать планы создания антисоветской коалиции, существенно расширить свою территорию. Эти плюсы перевешивали все издержки морального плана, и в целом заключение пакта рассматривалось как успех советской дипломатии.

Переосмысление дипломатической истории кануна Великой Отечественной войны началось с изменения отношения к пакту: теперь сближение СССР с Германией в 1939 г. расценивается историками как роковая ошибка, 'гибельный просчет' советского руководства.

Доктора исторических наук М.И.Семиряга, А.Н. и Л.А.Мерцаловы указывают на следующие обстоятельства: 1) в основе решения И.В.Сталина пойти на подписание пакта с Гитлером лежало ошибочное представление об Англии и Франции как столь же враждебных государствах для нашей страны, как и Германия; 2) он недооценил остроту противоречий между ними и переоценил возможность создания антисоветской коалиции; 3) в результате соглашения с Германией СССР оказался в изоляции, испортил отношения с Англией и Францией. 4) Советское руководство не сумело воспользоваться предоставившейся отсрочкой, что показала катастрофа 22 июня 1941г. (14) В этой связи особое неприятие критиков решения И.В.Сталина вызывали секретные протоколы к пакту и договору от 28 сентября: пойдя на подписание этих документов, считали они, Сталин отступил от принципов 'ленинской внешней политики'; пренебрег нормами международного права; попрал 'общечеловеческие ценности'. Протоколы свидетельствовали о возврате к тайной дипломатии, означали соглашение, решавшее судьбу других стран в нарушение их суверенитета. В это же время заявила о себе позиция, в основе которой лежит пересмотр главного положения советской историографии - утверждения о вынужденности принятого советским руководством решения пойти на сближение с Германией. 'Коллективная безопасность', считают некоторые историки, никогда не была истинной целью советского руководства. Под прикрытием этой пропагандистской установки И.В.Сталин с начала 30-х гг. добивался агрессивного союза с Германией.

Например, доктор исторических наук В.И.Дашичев утверждает, что с И.В.Сталин 'в обход Литвинова' повел тайные переговоры с Гитлером с 1933 года. Более того, он считает, что И.В.Сталин сознательно способствовал приходу нацистов к власти, мечтая столкнуть Германию с Англией и Францией. В статье 'Пакт Гитлера - Сталина: мифы и реальность', опубликованной в 1988 г., В.И.Дашичев утверждает, что переговоры с Англией и Францией служили для И.В.Сталина лишь 'прикрытием подлинных намерений и средством давления на Гитлера. /.../ Как только оба диктатора сторговались, англо-франко-советские переговоры были прерваны.

Прерваны по указанию Сталина, хотя для этого не было никаких видимых оснований. При желании их можно было бы довести до благополучного исхода' (15). Тем не менее, эта позиция не получила всеобщего признания.

Доктор исторических наук М.И.Фролов, обозревая появившуюся с конца 80-х гг. литературу, отмечает, что критикам традиционной концепции не удалось поставить под сомнение тот факт, что Англия и Франция, ведя летом 1939 г. переговоры с СССР, не стремились к заключению действительно равноправного эффективного соглашения.

Сторонникам такого подхода, указывает он, не удалось привести сколько-нибудь убедительных аргументов и документальных свидетельств в свою пользу. Их доводы ограничивались переосмыслением уже известного науке материала, которому придавалось соответствующее истолкование. К сожалению, указывает М.И.Фролов, историки не имеют пока достаточного количества источников, чтобы достоверно судить о той или иной ориентации руководства СССР летом 1939 г. Не исключено, что советским руководством рассматривались различные варианты действий в поисках выхода из международной изоляции.

Однако можно вполне уверенно заключить, что односторонней ориентации на Германию у советских руководителей не было (16). Параграф . Современные ученые о советизации республик Прибалтики Одной из самых актуальных проблем кануна Великой Отечественной войны является история советизации республик Прибалтики, осуществившейся после заключения советско-германских соглашений 1939 г. В советской исторической литературе изложение событий, приведших к включению Литвы, Латвии и Эстонии в состав Советского Союза, страдало существенной неполнотой, поскольку из него исключалось упоминание секретных советско-германских договоренностей.

Указывалось на существовавшую осенью 1939 г. угрозу оккупации прибалтийских стран Германией, превращения их территории в плацдарм для нападения на СССР. Подчеркивалось, что правительства стран Прибалтики ориентировались в своей политике на Германию, и лишь под давлением народных масс пошли на подписание осенью 1939 г. договоров с Советским Союзом.

События лета 1940 г. рассматривались как народные революции, проходившие мирным путем (17). В конце 80-х годов на страницах советской печати прибалтийские публицисты и политики стали утверждать, что советизация Прибалтики была предопределена секретным протоколом, подписанным Риббентропом и Молотовым.

Например, авторы предисловия к изданному в Вильнюсе сборнику документов о советско-германских дипломатических отношениях в 1939-41 гг. указывали, что 'секретные дополнительные протоколы /.../ предрешили судьбу трех независимых государств - Литвы, Латвии и Эстонии' (18). Эта точка зрения получила поддержку и в работах ряда историков.

Например, М.И.Семиряга считает, что решение советского правительства подписать договор с Германией было вызвано тем, что Сталина и Молотова 'привлекли щедрые обещания Берлина предоставить свободу рук Советскому Союзу в зоне Восточной Европы, особенно в Прибалтике, т.е. то, чего не обещали, да и не могли обещать Англия и Франция' (19). Согласно секретному протоколу, подписанному вместе с договором о ненападении, Сталин получил от Гитлера 'право' на владение территориями своих северо-западных соседей'. Немедленная реализация этого 'права' была отодвинута исключительно из-за опасения 'серьезной реакции западных стран' (20). Аналогичным образом представляет политику Советского Союза в отношении стран Прибалтики кандидат исторических наук М.И.Мельтюхов.

Преследуя экспансионистские цели, пишет он, советское руководство в ходе переговоров с английской и французской делегациями летом 1939 г. требовало признания Прибалтики своей 'сферой интересов'. Не добившись от Англии и Франции 'этой уступки', Сталин вступил в переговоры с Германией, 'достижение договоренности с которой позволяло добиться усиления советского влияния в Прибалтике'. Угрожая военным вторжением, осенью 1939 г. СССР навязал прибалтийским республикам договоры о взаимопомощи.

Политику невмешательства во внутренние дела этих республик М.И.Мельтюхов объясняет 'нежеланием обострять отношения с Англией и Францией и неясностью перспектив войны в Европе' (21). Таким образом, в работах М.И.Семиряги и М.И.Мельтюхова нашла отражение та концепция, согласно которой действия Советского Союза в 1939-1940 гг. были обусловлены идеологическими установками советского руководства.

Избрав летом 1939 г. (или еще зимой, как считает М.И.Семиряга) стратегию сотрудничества с Германией, Сталин и Молотов уже в этот момент предполагали добиться с ее помощью значительного расширения территории СССР. А.С.Орлов, Г.Л.Розанов, В.Я.Сиполс, Н.П.Шуранов выступили в качестве сторонников другой позиции, суть которой состоит в отрицании жесткой идеологической заданности действий советского руководства, подчеркивании определяющего влияния на принятие решений иных - внешнеполитических и внутриполитических факторов. В частности, что касается взаимоотношений СССР со странами Прибалтики после подписания советско-германского пакта, то эта позиция выражается в утверждении, что политика СССР в отношении Прибалтики приняла соответствующую форму под влиянием происходивших в 1939-1940 гг. изменений внешнеполитической ситуации, а также внутренней обстановки в Прибалтийских государствах (22). Доктор исторических наук Н.П.Шуранов выделяет пять этапов в развитии отношений СССР с республиками Прибалтики и обращает внимание на их зависимость от развития внешнеполитической обстановки.

Признавая, что в ходе переговоров осенью 1939 г. на делегации прибалтийских стран оказывалось давление, Н.П.Шуранов, тем не менее, подчеркивает, что 'ни пакт о ненападении, ни секретный протокол к нему не могут считаться актами присоединения прибалтийских стран к Советскому Союзу. А их пакты о взаимопомощи с СССР были общепринятыми в международной практике договорами. Они были зарегистрированы в Лиге наций'. Советизация стран Прибалтики, присоединение их к Советскому Союзу не планировалась. Даже в июне 1940 г., добившись смены правительств Литвы, Латвии и Эстонии, советские представители сдерживали развитие ситуации, и только в конце месяца, когда А.А.Жданов, А.Я.Вышинский и В.Деканозов были вызваны в Москву, было принято решение о советизации.

Предпринятые советским правительством летом 1940 г. шаги, по мнению Н.П.Шуранова, были в первую очередь связаны с поражением Франции (23). Доктор исторических наук А.С.Орлов считает, что советская политика в отношении Прибалтики изменялась дважды. Сразу после подписания советско-германских договоренностей у советского руководства не было твердой уверенности, что Германия будет их соблюдать, о чем свидетельствует беседа Сталина с Шуленбургом, состоявшаяся 18 сентября 1939 г. О реальности угрозы захвата немцами Литвы уже осенью 1939 г. говорит содержание подписанной Гитлером директивы N4. В тот же день Сталин сделал немецкой стороне предложение об изменении 'сфер интересов', которое, по мнению А.С.Орлова, свидетельствует о том, что в Москве появилась большая определенность в отношении дальнейших внешнеполитических шагов: Сталин отказался от намерения сохранить в той или иной форме остатки Польского государства, а также принял решение относительно той формы, в которой должно было состояться вовлечение Прибалтики в советскую 'сферу интересов' (24). Следующий этап в отношениях СССР и Прибалтики наступил весной 1940 г. А.С.Орлов непосредственно связывает решение о присоединении Прибалтики к Советскому Союзу с изменением внешнеполитической обстановки вследствие разгрома Франции. Таким образом, с позиций интересов безопасности СССР, считает А.С.Орлов, направленные в июне 1940 г. правительствам прибалтийских стран ноты являлись мерой, продиктованной 'объективной необходимостью'(25). Параграф 3 . Советско-германские переговоры в ноябре 1940 г. Визит В.М.Молотова в Берлин, состоявшийся в ноябре 1940 г., является одним из важнейших событий кануна войны и, бесспорно, центральным в советско-германских отношениях в период после заключения пакта о ненападении и до 22 июня 1941 года.

Внимание исследователей привлечено прежде всего к решению следующих проблем: а) Каковы были цели сторон на переговорах? б) Как были оценены результаты переговоров в Москве и Берлине? И какое влияние эта оценка оказала на дальнейшие действия руководства Германии и СССР? В советской литературе на эти вопросы отвечали так: авторы 'Истории внешней политики СССР' характеризуют предложение Гитлера Советскому Союзу присоединиться к Тройственному пакту как 'провокационное', целью которого было 'заставить Советский Союз отойти от проводимой им политики нейтралитета и поссорить его с Великобританией и США. /.../ СССР отверг гитлеровскую программу раздела мира и отказался присоединиться к Тройственному пакту' (26). В книге П.П.Севостьянова 'Перед великим испытанием' утверждается, что Германия, предлагая осенью 1940 г. встречу на высшем уровне, преследовала цель 'притупить бдительность СССР' в условиях начавшийся подготовки к нападению, а также не допустить улучшения отношений Советского Союза с Англией.

Главным в намерениях советского руководства было попытаться использовать визит в Берлин для выяснения намерений Гитлера, а также 'содействовать тому, чтобы как можно дольше оттянуть германскую агрессию'. В ходе переговоров Гитлер предлагал обсудить проблему раздела английского колониального наследства, что не нашло отклика у В.М.Молотова, который попросил объяснить цель пребывания германских войск в Финляндии, а также 'смысл деятельности германской военной миссии в Румынии'. Подводя итоги переговоров, П.П.Севостьянов говорит об отказе СССР 'присоединиться к тройственному пакту' (27). Новые подходы в изложении хода и содержания переговоров появились после 1989 г.

Дискуссии в новейшей литературе связаны прежде всего с утверждением о том, что Германия, начиная переговоры, предлагала Советскому Союзу (всерьез, либо в тактических целях) присоединиться к Тройственному пакту. В отказе советского руководства (или требовании слишком большой платы в виде согласия на оккупацию Болгарии и Финляндии) некоторые историки усматривают причину решения Гитлера напасть на СССР летом 1941 г. Что касается позиции Советского Союза, то представители этого направления пытаются доказать, что советское руководство в лице И.В.Сталина и В.М.Молотова рассчитывало на продолжение начатого в 1939 г. 'сотрудничества' с Германией в целях расширения своей экспансии.

Согласие советской стороны 'принять в основном проект пакта четырех держав', выраженное в ходе беседы В.М.Молотова с Шуленбургом 25 ноября 1940 г., рассматривается в данном случае как свидетельство решимости руководства СССР подписать с Германией соглашение о разделе 'сфер влияния'. Данная концепция нашла свое отражение, в частности, в книге М.И.Семиряги 'Тайны сталинской дипломатии', а также статьях В.К.Волкова, Л.А.Безыменского и ряда других историков.

Согласно изложению М.И.Семиряги, например, в ходе переговоров В.М.Молотов согласился с предложением участвовать в Тройственном пакте, 'предложил учесть интересы Советского Союза на Балканах, в районе Черного моря, в частности в Румынии, Болгарии и Турции', 'настаивал на окончательном урегулировании финского вопроса' - т.е. требовал согласия Германии на оккупацию Финляндии Советским Союзом, на что Гитлер ответил отказом. 13 октября Риббентроп предложил Молотову 'проект соглашения между державами Тройственного пакта и Советским Союзом'. В.М.Молотов обещал 'посоветоваться со своими друзьями в Москве'. Уже 25 ноября он сделал заявление, 'которое выражало дух и стиль сталинско-молотовской внешней политики./.../ Нетрудно представить себе реакцию Гитлера на выдвинутые Молотовым чрезмерные требования для согласия СССР присоединиться к Пакту Трех Держав' (28). А.С.Орлов, В.Я.Сиполс, Г.Л.Розанов, Н.П.Шуранов и некоторые другие авторы в своих работах выступили с развитием традиционной концепции, расценивая затеянные немцами переговоры как дезинформационный маневр со стороны Германии, призванный ослабить опасения руководства СССР (29). В ходе переговоров, утверждает В.Я.Сиполс, Гитлер и Риббентроп вели 'двойную игру: имели в виду одно, а говорили совсем другое, даже противоположное'. Советское руководство, считает он, отдавало себе отчет в действительных намерениях Гитлера. Об этом свидетельствует, в частности, письмо в НКИД советского полпреда в Румынии А.И.Лаврентьева от 20 октября 1940 г., в котором тот раскрыл цели проникновения германских войск в Румынию. Еще один документ, по которому можно судить о стратегических установках советского руководства - утвержденные в октябре 1940 г. 'Соображения об основах стратегического развертывания на Западе и на Востоке на 1940- 1941 годы'. 'Соображения...' однозначно свидетельствуют о подготовке Советского Союза к войне со странами фашистского блока во главе с Германией. 'Молотов имел в виду эти соображения, когда отправлялся на переговоры в Берлин', - заключает В.Я.Сиполс (30). В 1995 г. в журнале 'Новая и новейшая история' Л.А.Безыменским был опубликован документ и озаглавленный 'Некоторые директивы к Берлинской поездке', представляющий собой конспективное изложение той позиции, которой надлежало придерживаться советскому наркому в ходе переговоров (32). Эта публикация дала аргумент в пользу необходимости пересмотра традиционных представлений. Л.А.Безыменский, анализируя 'директивы', заключил, что их содержание является свидетельством того, что 'советская экспансия' вступила в 'новую стадию': за счет продолжения начатого в 1939 году курса на 'умиротворение', нового 'сговора' с Гитлером Сталин и Молотов намеревались расширить границы СССР. Прежде всего, это расширение должно было быть осуществлено в 'южном направлении': ввести войска в Болгарию, захватить часть территории Турции. При этом Гитлера следовало 'заинтересовать' будущим четырехсторонним соглашением, для чего было предусмотрено предложить 'открытую декларацию' о гарантиях Британской империи.

Третий пункт документа, по мнению Безыменского, демонстрирует 'как значительны были аппетиты Сталина'. При этом, указывает он, '...стратегическая сверхзадача - обеспечение безопасности СССР и подготовка к отражению будущей фашистской агрессии - оказалась заслоненной соблазном временного раздела сфер влияния с державами 'оси' (33). В.К. Волков, подобно Л.А.Безыменскому, характеризует этот документ как 'раскрывающий подлинные цели сталинской политики, ее тактическую линию и стратегические расчеты' (34). Анализ 'директив', по его мнению, позволяет говорить о стремлении советского руководства заключить с Германией соглашение на условии признания со стороны Германии 'сферы интересов' СССР. В.К.Волков, Л.А.Безыменский и М.И.Семиряга сделали вывод о том, что Сталин и Молотов не смогли правильно оценить результаты переговоров.

Советскому руководству, пишет В.К.Волков, не только не удалось раскрыть истинные намерения Германии, но, более того, оно утвердилось в ложном представлении о перспективности развития с Германией дружественных отношений и возможности согласования обоюдных интересов (35). '...как свидетельствуют документы, - указывает М.И.Семиряга, - Сталин и Молотов отнеслись к итогам переговоров в Берлине серьезно и рассчитывали на их дальнейшее развитие и конкретизацию по дипломатическим каналам...' (36) Как доказательство в данном случае рассматривается документ, переданный В.М.Молотовым Шуленбургу 25 ноября 1940 г., в котором от имени советского правительства выражалось согласие 'принять в основном проект пакта четырех держав об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи', который был предложен Риббентропом во время его последней беседы с Молотовым в Берлине. М.М.Наринский, в частности, считает, что это заявление советского правительства было вполне искренним и выражало действительную готовность СССР пойти на заключение пакта (37). Л.А.Безыменский расценил такое развитие событий как 'парадоксальное', однако, по его мнению, тот факт, что советская сторона впоследствии 'упорно' добивалась ответа на свои предложения, а также предпринятые шаги в отношении Болгарии свидетельствуют, что, выдвигая свои условия, Сталин и Молотов не старались провоцировать немецкий отказ, а, напротив, подтверждали 'серьезность своей берлинской позиции' (38). Такое истолкование позиции советского руководства основано на утверждении, что германская сторона предлагала Советскому Союзу присоединиться к Тройственному пакту, а также на допущении, что Сталин и Молотов не видели угрозы войны со стороны Германии.

Кажется, однако, что это совсем не очевидно. В.Я.Сиполс, цитируя предложенный Риббентропом проект соглашения, отмечает, что предлагавшаяся Германией формулировка о политическом сотрудничестве СССР с участниками Тройственного пакта представляет собой не что иное, как 'чистую демагогию'. В.Я.Сиполс справедливо подчеркивает, что истолкование предложения Риббентропа как предложения присоединиться к Тройственному пакту лишено каких-либо оснований: Тройственный пакт представлял собой военный союз, Советскому Союзу же предлагалось заявить о готовности сотрудничать с Германией, Италией и Японией 'для установления мира' (39). В.Я.Сиполс рассматривает ответ советского правительства от 25 ноября следующим образом. 'Необходимо было отклонять явно провокационные предложения Гитлера, - пишет он. - Но это вело бы к осложнению положения. /.../ В Кремле решили ответить Гитлеру и Риббентропу на их предложение, но в их же манере. Они говорили о сотрудничестве Германии, Италии, Японии и СССР, хотя к этому не стремились. И Москва в ответ сообщила о готовности к такому сотрудничеству, хотя на самом деле такого намерения не имела.

Поэтому 'согласие' было обставлено фактически нереальными, причем явно неприемлемыми для Германии условиями' (40). Параграф 4 . Готовил ли Сталин нападение на Германию? Обвинение Советского Союза в подготовке нападения на Германию летом 1941 г. впервые официально прозвучало в заявлении немецкого посла Шуленбурга, сделанном им сразу после начала войны советскому правительству. Что касается исторической науки, то миф о том, что нападение Германии на СССР носило упреждающий характер, появился сразу после войны в работах бывших генералов вермахта, а также чиновниках третьего рейха, стремившиеся оправдать свое участие, часто активное, в подготовке и осуществлении плана 'Барбаросса'. Они заявляли, что СССР был намерен завоевать всю Европу, и если бы Сталин и не напал бы на Германию в 1941 году, то непременно сделал бы это позднее.

Германия в выступлениях этих авторов рисовалась как 'хранительница Европы', 'барьер против распространения коммунистического панславизма' (41). В российской печати работы, в которых повторялись аргументы западногерманских историков и мемуаристов, появились в начале 90-х гг. и вызвали оживленную полемику, толчком к которой послужила публикация на русском языке книги В.Суворова (Резуна) под названием 'Ледокол', где эта концепция была представлена в резкой и агрессивной форме.

Главная идея 'Ледокола' состоит в обосновании утверждения, что сталинская внешняя политика в 30-е годы определялась стремлением к мировому господству.

Сталин всячески способствовал развязыванию второй мировой войны, рассчитывая превратить ее в войну революционную. В 1941 году СССР имел агрессивный план типа 'Барбароссы', который реализовывался в развертывании стратегических эшелонов, и Красная Армия обязательно напала бы на Германию (и на всю Западную Европу), если бы Гитлер 22 июня не затормозил 'наступление мирового коммунизма'. Точка зрения В.Суворова, его методы работы с источниками вызвали справедливую критику со стороны историков разных стран и политических ориентаций как далекие от науки (42). Тем не менее, в нашей стране нашлись историки, поддержавшие версию о подготовке Сталиным нападения на Германию.

Доказательство правоты В.Суворова они увидели в рассекреченном документе Генерального штаба Красной Армии от 15 мая 1941 г., названном 'Соображения по плану стратегического развертывания'. В качестве наиболее последовательных сторонников 'Ледокола' выступили Ю.Н.Афанасьев, В.Д.Данилов, М.И.Мельтюхов и Б.В.Соколов. 'Мог ли Сталин первым нанести удар и тем самым взять на душу грех развязывания кровавой бойни? Пожалуй, да.' - считает В.Д.Данилов (43). Намерение И.В.Сталина первым начать войну связывается в данном случае с общим характером 'преступного режима', агрессивного по своей сути, существовавшего тогда в СССР: '..не столько необходимостью борьбы с агрессией, сколько далеко идущими планами и коммунистическими амбициями устранения власти капитализма на пути к мировой революции определялась деятельность политического и военного руководства в предгрозовой обстановке 1941 года', - пишет В.Д.Данилов (44). Ему вторит .И.Мельтюхов, считая, что основной внешнеполитической целью Советского Союза было 'достижение мирового господства' (45). Эта точка зрения, широко озвученная на страницах периодических изданий и по телевидению, стала предметом обсуждения в научной литературе, где была подвергнута всестороннему анализу и критике (46). Прежде всего было обращено внимание на неоправданное отождествление в работах названных авторов понятий 'наступление' и 'агрессия'. Так, например, А.Н. и Л.А.Мерцаловы подчеркнули, что в военной науке принято различать эти понятия. Еще в начале ХIХ века крупнейшими европейскими военными теоретиками А.Жомини и К.Клаузевицем было показано, что характер войны определяется целями воюющих сторон, а не способами действий их армий. В справедливой и несправедливой, захватнической или освободительной войне армия может и наступать, и обороняться. Так что наступательное - не значит агрессивное. 'Дело не в том, - пишут А.Н. и Л.А.Мерцаловы, - кто кого 'упредил', кто на кого 'напал', чьи войска на чьей территории. В 1944-1945 годы США 'напали' на Германию, а СССР - на Японию.

Однако их никто не считает агрессорами...' (47) '...действия государств по отражению агрессии или по пресечению агрессии, даже если они являются наступательными, не могут рассматриваться как нарушение норм международного права,' - пишут авторы 'Военной энциклопедии' (48). Аргументы, приводимые сторонниками суворовской 'версии' не могут служить доказательствами намерения СССР напасть на Германию летом 1941 г.

Проведение ряда мероприятий подготовительного характера - призыв резервистов, переброска четырех армий в приграничные округа - находит вполне логичное объяснение и в рамках традиционной концепции. В частности, такое объяснение дано ещё Г.К.Жуковым (49). Отметим, что В.Суворов и его последователи представляют дело таким образом, будто Сталину ничего не было известно о намерениях фашистского руководства (50). Получаемые разведсводки он, ослепленный собственной манией величия, выбрасывал в мусорную корзину (51). Однако новейшие, и давно известные исследователям документы свидетельствуют об обратном: Сталин и Генеральный штаб Красной Армии не только видели все возрастающую угрозу со стороны Германии, но и принимали меры для предотвращения вероятного столкновения. В этом контексте современные исследователи склонны рассматривать и дипломатические маневры советского руководства, предпринимаемые накануне войны, и меры по усилению войск приграничных округов, а также форсированию оборонительного строительства, и интенсивную работу по корректировке оперативных планов (52). В ходе полемики вокруг утверждений В.Суворова дальнейшую разработку получили многие другие проблемы. В частности, О.В.Вишлёвым предложено объяснение несвоевременной отдачи И.В.Сталиным приказа о приведении войск в боевую готовность.

Немецкое командование ставило перед собой цель создать у советского руководства впечатление о возможности мирного разрешения конфликта, и, по-видимому, Сталин если и не рассчитывал на это, то по крайней мере считал вероятным, что началу военных действий будет предшествовать выяснение отношений на дипломатическом уровне. О.В.Вишлёв, анализируя полученные советской разведкой данные, а также некоторые ранее не включенные в научный оборот документы из германских архивов, пришел к выводу, что И.В.Сталин, по-видимому, поверил умело подброшенной дезинформации и ожидал ультиматума со стороны Германии.

Опубликованные О.В.Вишлёвым немецкие документы свидетельствуют, что германское командование исходило, с одной стороны, из того факта, что СССР не собирается нападать на Германию летом 1941 г., а, с другой стороны, планировало выманить советские войска из глубины страны поближе к границе, с тем чтобы разгромить их в приграничных сражениях. С этой точки зрения кампания по дезинформации, проведенная гитлеровцами, оценивалась ими как успешная (53). ПРИМЕЧАНИЯ: 1. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929: История и личность. Пер.с англ. М., 1991; Буллок А. Гитлер и Сталин: Жизнь и власть.

Сравнительное жизнеописание. Т.1-2. Смоленск, 1994; и др. 2. См.: статьи Ю.Н.Афанасьева, В.Л.Дорошенко, М.И.Мельтюхова, В.Д.Данилова, В.А.Невежина (Другая война.1939-1945. М., 1996). 3. См.: Другая война. 1939-1945. М., 1996. С.29. 4. Там же. С.68, 71-72. 5. Там же. С.386. 6. Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. М.,1994. С.5,8; Сахаров А.Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реальность // Россия в ХХ веке:Историки мира спорят. М.,1994. С.740. 7. См.: Предисловие к сборнику 'Война и политика', М.,1999. С.4. 8. История Второй мировой войны 1939-1945. Т.2. М., 1974. С.112. 9. СССР-Германия. 1939. Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г.

Составитель Ю.Фельштинский. Нью-Йорк: Телекс, 1983; СССР-ГЕРМАНИЯ. 1939. Сборник документов.

Печатано с фотокопии.

Авторы вступительной статьи В.Кашаускене, А.Эйдинтас.

Вильнюс: 'Москлас', 1989. 10. Правда. 1988. 1 сентября. 11. Советская Эстония. 1988. 25 августа. (N126). С.3. 12. Новая и новейшая история. 1993. N1. 13. Правда. 1988. 1 сентября. 14. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. М., 1992. С.22,27, 289-293; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. М., 1994. С.195. 15. Дашичев В.И. Пакт Гитлера - Сталина: мифы и реальность // Ежегодник германской истории. 1988. М., 1991. С. 186. 16. Фролов М.И. Великая Отечественная война 1941-1945 гг.: историко-сравнительный анализ российской и немецкой литературы: Автореф. дисс. доктора ист. наук. Спб.,1996. 17. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг. М., 1960. Т.1. С.255-258. 18. СССР-Германия.1939.Сборник документов.

Вильнюс, 1989. С.XI 19. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии.С.19. 20. Там же. С.209. 21. Мельтюхов М.И. Наращивание советского военного присутствия в Прибалтике в 1939 - 1941 годах // Отечественная история. 1999. N4. С.54-55. 22. Орлов А.С. Третий Рейх и Третий Рим. М., 1993. С.138-139; Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. М., 1997. С.140-148; С.235-242; Шуранов Н.П. Политика кануна Великой Отечественной войны.

Кемерово, 1992. С.183-104; С.123-151. 23. Шуранов Н.П. Политика кануна Великой Отечественной войны.

Кемерово, 1992. С.138-141. 24. См.: Орлов А.С. СССР и Прибалтика. 1939-1940 // История СССР. 1990. N4. С.46. 25. Там же. С. 51. 26. История внешней политики СССР. Т.1. 1917-1945. изд. 5-е, перераб. и доп. М., 1986. С.424. 27. Севостьянов П.П. Перед великим испытанием. М., 1981. С.323;329 28. Семиряга М.И. Указ. соч. С. 68-73. 29. Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. М., 1997. С.261; Орлов А.С. Третий Рейх и Третий Рим. М., 1993. С.199-200. 30. Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. С.260-262. 32. Директивы И.В.Сталина В.М.Молотову перед поездкой в Берлин в ноябре 1940 г.

Предисловие Л.А. Безыменского // Новая и новейшая история. 1995. N4. С.76-79. 33. Безыменский Л.А. Визит В.М.Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. в свете новых документов // Новая и новейшая история. 1995. N6. С.130-131. 34. Волков В.К. Советско-германское противоборство на Балканах во второй половине 1940 года: мотивы и характер // Война и политика, 1939-1941. М., 1999. С.403. 35. Безыменский Л.А. Указ. соч. С.143. 36. Волков В.К. Указ. соч. С.402. 37. См.: Наринский М.М. Советская внешняя политика и Коминтерн. 1939-1941 // Война и политика, 1999. С.44-45. 38. Безыменский Л.А. Указ. соч. С.139. 39. Сиполс В.Я. Указ. соч. С.272-273. 40. Там же. 41. Куманев Г.А., Курбанов В.В. Миф и 'превентивной войне' и его буржуазные приверженцы // Буржуазная историография второй мировой войны: анализ современных тенденций. М., 1985. С.156. 42. См.: Пиетров-Энкер Б. Германия в июне 1941 г. - жертва советской агрессии? // Вторая мировая война.

Дискуссии.

Основные тенденции.